|
|
| | Опять потянув за соски, он покрутил их и снова обратил внимание на писюн. То ли от контакта с холодным стулом, то ли еще отчего, но кожаный мешочек с крохотными яичками сморщился, сжался и немного приподнял писюн. Все также, не одеваясь, Вовка начал вспоминать в подробностях то, что он делал в детстве, получая удовольствие. Он раздвинул ноги и, засунув писюн между них, сжал его. Ничего. Он сжал сильнее, потом еще сильнее. Какое-то новое, смутное чувство стало одолевать его, но ради этого не стоило трястись и улыбаться. Что-то он делал не так. Он раздвинул ноги и осмотрел писюн. Тот покраснел и, вроде бы, стал немного больше. Совсем чуть-чуть. Вовка приободрился и сильно сжал самый кончик писуна двумя пальцами. Смутное чувство удовольствия стало сильнее, и тогда Вовка, оттянув самый кончик писюна двумя пальцами, засунул сморщенную кожицу между ног и сдавил что было сил. Вот оно! На конце писюна словно вспыхнул огонек, охватил сморщенный мешочек и пошел куда-то вверх, к животу. | | |
|
|
|
| | Как-то вскоре после приезда в деревню, я привычно отделал себя пальчиками и, лежа, отдыхая на сеновале, мне пришла в голову поистине гениальная по своей простоте мысль... А что если выстругать из дерева такой предмет, который бы меня удовлетворял во всех отношениях. От слова - к делу и в течение следующих пяти дней я самозабвенно строгал и шлифовал (ведь я не хотел себя поранить) себе трахатель, умиляя деда с бабкой такой целеустремленностью их чада. Деревянная "елда" (так я ее назвал - уж очень она напоминала многократно увеличенный мой член) вышла на загляденье и я не ошибся в ее первичной оценке, она доставила мне длинную череду сногсшибательных, до потери сознания, удовольствий. За этими заботами неслышной поступью пролетело лето и вот я снова в нашей квартире на соседей. А здесь, как выяснилось, тоже произошли перемены. Сосед, который один занимал две комнаты после того как его жена умерла, съехал от нас и к нам вселилась молодая семья, у которых была дочка моих лет. | | |
|
|
|
| | И, вновь проиграла Эльвира. Со вздохом: "Не везет в карты - повезет в любви!" , она, подняв ноги коленями к груди, сдернула с себя кружевные трусики и, забросив их на полку, осталась в костюме Евы. Она сидела у самого окна, и, весь ее низ был скрыт от меня столиком, мне почти ничего не было видно, и, я стал вновь сдавать карты. Эльвиру слегка развезло, и она вдруг заявила, что ей скучно с нами сидеть, она хочет полежать, а где дожидаться конца игры мы не договаривались, и полезла на верхнюю полку. Полезла она сначала на стол. Передо мной качнулись полушария ее полных грудей, затем показался клинышек черных волос, а когда она, забираясь на полку, забросила на нее сначала одну ногу, моему взору на секунду открылась вся ее промежность. Я почувствовал, как член топорщиться в плавках, и, постарался подвинуться ближе к окну, чтобы Валерия этого не заметила. Но она поняла и только вновь плотоядно ухмыльнулась. | | |
|
|
|
| | Натешившись, мы, не сговариваясь, перешли от подростковых ласк ко взрослым. Он поднялся на ступеньки, отбросил мои трусики и снял свои. Усадив меня так, чтобы я опиралась попкой в ступень и облокотилась на ступень повыше, он сам согнулся надо мной, сводя меня с ума изгибами своего прекрасного тела, и наконец-то вошел, проведя вверх-вниз головкой по половым губам. Как только он вошел в меня, я вся напряглась, как струна, и хотя входил он не очень быстро, я сильнее к нему прижалась, как бы желая против своей воли ускорить темп нашей любви: | | |
|
|
Рассказ №11403
Название:
Автор:
Категории:
Dата опубликования: Суббота, 20/02/2010
Прочитано раз: 21643 (за неделю: 3)
Рейтинг: 55% (за неделю: 0%)
Цитата: "Следующий этап игры начинался в раздевалке - украдкой поглядывая друг на дружку, одеваться начинали "сверху" , примерно так: выходишь голая из душа, наскоро вытираешься, открываешь шкафчик, сразу натягиваешь футболку или майку (кто угодно скажет: в майке и без трусов - куда стыднее, чем совсем голой) , потом аккуратно достаёшь и раскладываешь по скамейке остальную одежду, очень-очень тщательно разравниваешь полотенце, сворачиваешь и упаковываешь его вместе с купальником, если зима - натягиваешь длинный свитер (и, ощущая его прикосновение к голой попе и бёдрам, чувствуешь себя ещё голее) , потом носки, и только потом - трусы, но только до колен ("ой-ой-ой, забыла между ног хорошенько вытереть, как мама говорила" - показываешь ты всей позой, разворачиваешь полотенце, вытираешься, сворачиваешь полотенце) , натягиваешь штаны до трусов, всё ещё висящих на коленях, садишься на лавочку, обуваешься, встаёшь, и только тогда одеваешься окончательно. Но, конечно, радость от этого потайного спектакля совсем не так остра, если Олеся заболела или уехала, и нет того, кто, одеваясь в том же порядком, украдкой взглядывает на тебя...."
Страницы: [ 1 ]
Получилось так, что Олеся была самый лучший в мире боевой товарищ. Это, и ещё то, что у нас был общий детский секретик - вот и причина, что я поехала, даже не спрашивая куда. Так бывает, такая простая сверка двух разных организмов: старый милый товарищ, на которого последние пару лет всё не хватало времени (вычтем невнимательные встречи в забитых кофейнях, десяток поздравительных мейлов и дружелюбное радиомолчание в аське) ... А потом просто едешь с этим человеком в поезде.
А потом едешь с этим человеком в плацкарте, пьёшь вино, впереди - неделя в общей съёмной комнате крымского городка. И тут остаётся только два варианта: или через полчаса, много - полдня, приходится признать, что друзьям детства свойственно вырастать чужаками, либо - вино правильное, смеёшься легко и беспрерывно, и всё-то общее, от размера обуви до сладкого стыда детских секретов. О которых не говорят, но очень хорошо помнят, как оказалось - и я помню, и тем более Олеся.
"Было ужасно стыдно" , - вот что думает Олеся/я, засыпая на своей нижней полке, откуда не видно окна. "Было ужасно круто" , - вот что думаю я/Олеся, пока во взгляде растворяется внешняя темнота, видимая с полки верхней. "Интересно, что будет теперь?" - вот что мы думаем.
Раньше - в двенадцать, в тринадцать, в пятнадцать, да, удивительно долго - мы никогда об этом не говорили, это было просто нечто вроде такой игры "на слабо" : никакого экстрима, вообще почти ничего, просто радость предъявления себя миру. Страшно и глупо делать это для всего мира, в одиночку - скучно, но вот для одной правильной подруги, да ещё и как бы "случайно заметившей"... И я сразу поняла, что и теперь, в двадцать один, игра продолжается: только закрылась дверь за хозяйкой съёмной комнатки, как Олеся одним движением стянула джинсы и трусики и повернулась ко мне уже так, с вопросом (вслух спросила "Ну что, переодеваемся - и на пляж?") - и память тела отозвалась мгновенно: юбку и трусы я стянула до колен раньше, чем успела ответить ("Угу, вспомнить бы, куда я паковала купальник") .
... В двенадцать лет возможностей для игры такого рода даже у двух попугаек-неразлучниц всё же оказывается довольно мало. Началось это в бассейне, в тот год, когда родители (дружившие издавна домами и ставшие почти уже "общими") перевели нас из совсем малышового "Головастика" в "Спартак" , где тренировались подростки и взрослые. Не то на нас повлияли перемены сами по себе, не то возможность регулярно видеть 17-18-летних, в каких мы только начинали превращаться, их тела и поведение, - но только всё началось с первой же тренировки. Началось совсем просто: мы стали тщательнее мыться в душе (в "малышовке" толпа визжащих девчонок проносилась через душевые, побрызгав на себя только для виду) .
Стоя в кабинке вдвоём (кабинок вечно было меньше, чем моющихся, и "детей" просили группироваться) , демонстративно тщательно намыливались - хихикая и толкаясь, роняя мочалки, заставая друг друга врасплох беспорядочным вращением холодного и горячего кранов - тем не менее, со взрослой методичностью тёрли себя мочалками и мыльными ладонями. Не слишком задерживались в промежности - просто там мыли так же тщательно, раздвигая ноги и слегка выпячивая лобок друг навстречу другу (позже стали с такой же тщательностью мыть выступившие конусы грудей, сходясь пальцами на напряжённых сосках) .
Следующий этап игры начинался в раздевалке - украдкой поглядывая друг на дружку, одеваться начинали "сверху" , примерно так: выходишь голая из душа, наскоро вытираешься, открываешь шкафчик, сразу натягиваешь футболку или майку (кто угодно скажет: в майке и без трусов - куда стыднее, чем совсем голой) , потом аккуратно достаёшь и раскладываешь по скамейке остальную одежду, очень-очень тщательно разравниваешь полотенце, сворачиваешь и упаковываешь его вместе с купальником, если зима - натягиваешь длинный свитер (и, ощущая его прикосновение к голой попе и бёдрам, чувствуешь себя ещё голее) , потом носки, и только потом - трусы, но только до колен ("ой-ой-ой, забыла между ног хорошенько вытереть, как мама говорила" - показываешь ты всей позой, разворачиваешь полотенце, вытираешься, сворачиваешь полотенце) , натягиваешь штаны до трусов, всё ещё висящих на коленях, садишься на лавочку, обуваешься, встаёшь, и только тогда одеваешься окончательно. Но, конечно, радость от этого потайного спектакля совсем не так остра, если Олеся заболела или уехала, и нет того, кто, одеваясь в том же порядком, украдкой взглядывает на тебя.
При этом, надо сказать, мы никогда не были друг для друга "сексуальными объектами" - не трогали, не дразнили, никогда не показывали себя без "повода" , и уж конечно, никогда не обсуждали наши "похождения". Друг для дружки мы были, наверное, соучастниками в остром желании "показывания себя миру" - ну а по большому счёту, и были тем "миром" , который готов был смотреть, и ему это не наскучивало. Другие женщины нас совершенно не интересовали - ни как зрители, ни как зрелища. (И "личная жизнь" моя складывалась потом вполне традиционно-гетеросексуально, у Олеси, наверное, тоже - не знаю, никогда с ней ничего близкого не обсуждали, про своих мальчиков, месячные, эпиляцию и прочие "интимные подробности" я выкладывала совсем другим подругам: только не в наши с Олесей долгие беседы - язвительно-мифологизированные, за общие годы накопившие отдельную лексику, мимику и символику.)
Ещё был летний лагерь, куда родители сослали нас после восьмого класса - вполне посредственный, унылый и бездарно организованный. Зато однажды, когда мы внезапно вернулись с пляжа вдвоём (остальных девочек отряда повезли на какую-то экскурсию, что ли?) , Олеся, закрыв дверь, сняла мокрый купальник. И минут двадцать расхаживала голая по палате - "отвлекаясь" от одевания то на разговоры, то на поиски чистых трусов, то на выбор юбки покрасивее... Меня пронзило такое острое ощущение голого тела в огромной десятиместной комнате - её ощущение - что потом я ещё несколько дней корила себя за то, что переоделась в тот день на пляже, а больше такой возможности не представилось.
Зато я воспользовалась тем, что нам двоим, как старшим и тренированным, в порядке исключения разрешалось далеко заплывать без вожатых. Бултыхаясь возле буйка, демонстративно ухватилось за него рукой, в которой держала только что стянутый низ купальника ("ой, кажется, верёвочка развязалась") и пять минут бултыхалась в метре от Олеси в одном "верхе" , в идеально прозрачной воде...
... Прошло три года со времён нашей неразлучности (и лет пять, наверное, - с последней "игры") - и мы снова на море.
Страницы: [ 1 ]
Читать также:»
»
»
»
|